Максим Семеляк для Invisible: феноменология буха

Главный редактор журнала Men's Health об особенностях дезориентации в винном пространстве.

Так вышло, что я двадцать с лишним лет работал даже не журналистом, а своего рода литработником. Причем, в таких сферах, которые предполагали знания скорее поверхностные, но по-своему филигранные и броские. Знания, необходимые именно для поддержания разговора, а в моем случае — письма. В погоне за этими знаниями ты начинаешь сканировать книги, фильмы, речи, пластинки, не говоря уже о скромных житейских событиях, в первую очередь на предмет скорейшей эксплуатации их в тексте. В общем, схема тут проста и давно описана поэтом: ранняя впечатлительность плюс своевременная добросовестность.

Спустя двадцать лет подобных практик честно могу признаться — эта система перекрестного смыслового опыления порядком утомляет.

Поэтому я так ценю сферу, свободную от этого оккупационного взаимозачета — распитие вина. Здесь у меня остается одна впечатлительность и никакой добросовестности.

Нет, само по себе это, конечно, в высшей степени информативное и коммуникационное поле. Однако здесь я, что называется, отпускаю ситуацию — не запоминаю сортов и терруаров, отродясь не вникал в таблицы по годам, не читаю винных реестров, не пользуюсь соответствующими приложениями и, в общем, даже не спрашиваю советов у знатоков.

Однажды на одной итальянской винодельне мне подарили несколько бутылок — из тех, что они делают для внутреннего пользования, не на продажу — просто жидкость в темном стекле, без этикеток и выходных данных, торжествующий ноунейм, идеальная угадайка.

Мне в самом деле не нужна теория — я оптимальный практик и пехотинец, не задающий лишних вопросов и склонный принимать на веру то, что отделено от меня пробкой. Неразборчивость тут не причем. Разнообразного жанрового вина я в жизни выхлебал явно не меньше, чем прочел книжек — среди выпитого попадались и венки сонетов, и романтические новеллы, и биодинамический киберпанк, и прочие жанры. Мне есть что вспомнить, вот только я не запоминал. Это своего рода настоящая любовь, но без всякого сопутствующего интереса — как к женщине, с которой тебе не о чем говорить, и слава богу.

Наверное, в отношении вина я исповедую — ввернем-ка и здесь наши гуманитарные спекуляции — вполне феноменологический подход. Чтобы понять число, не нужно знать таблицу умножения. Важен сам процесс восприятия, ощущения, свободные от предметности, внутреннее время и сознание, направленное строго на предмет, то есть на содержимое бутылки в моем случае. Кроме того, не грех вспомнить и известный каприз Ортеги и Гассета, который отказывался пить из красивого стакана, полагая, что утоление жажды и жажда красоты — вещи никак не совместные. В некотором смысле опьянение и таксономия тоже не очень годятся для союза. Собственно, в том же тексте Ортега невольно предлагает и решение. Продолжая тему, он сетует, что злополучный красивый стакан пробуждает в нем следующее видение: «Мне  казалось бы, что я пью не воду — кровь  ближнего, нет, не ближнего, а двойника». Но ведь так оно и есть.

А что есть нынешнее время, как не работа по взращиванию двойника? В самом деле, когда я пью вино — это пью именно я сам, ce soir je bois, как начинал песню незабвенный Серж Реджани, тогда как спорит об этикетках в идеале уже мой предположительный чат-бот. Это примерно как с телефонной ходьбой — все-таки эти десять тысяч шагов проходим не совсем мы, так шествует наш смартфон.

***

Когда я впервые, двадцать лет назад, оказался в Париже, мой друг француз, видя, как я мечусь в винотеке, скептически заметил: «Запомни, качественная разница в винах начинается от ста евро (впрочем, в ту пору он, разумеется, назвал эквивалент во франках, уже не помню, сколько там значилось), а в диапазоне от десяти до ста принципиальной разницы не существует». Я, надо сказать, совершенно не разделяю этого мнения, находя много радости в широченном пространстве между десяткой и сотней (строго говоря, это мое обычное заливное пастбище), однако, я об этой установке всегда помню. Вспомнил по случаю и совсем недавно.

Есть у меня приятель, мальчик по имени Тихон, ему было одиннадцать лет, когда я гостил у его родителей на атлантическом побережье Франции — там волны, дюны, ну и вина. Каждый день после обеда мы с Тихоном отправлялись на прогулку в центр городка, а точнее в винный — пополнить запасы к ужину. Тихон, будучи человеком, разумеется, непьющим, но системным, очень любил принять участие в выборе напитков, и чем больше мы затаривались, тем меньше он понимал логику происходящего. И вот в какой-то момент он поинтересовался: «А по какому собственно принципу, Максим, вы выбираете вино?»

Я задумался. Почему-то вспомнил, как один мой знакомый устроился в незапамятные времена в важный международный издательский дом фоторедактором, и там его первым делом попросили наладить отношения с агентствами и раскидать им соответствующие запросы. Он, недолго думая, начертал в общей заявке — all pictures from all photographers. «Таков приблизительно и мой подход к лозе», — объяснил я.

«А почему тогда мы — тут Тихон указал на высокую полку, где начинались искомые позиции от ста и выше евро — ничего не берем отсюда? У меня, к примеру, просто руки не достают, а вы что же?». Что же, рост действительно позволял мне шарить на этой верхотуре блаженных, но финансовый мой вес в тот год резко снизился, о чем я честно и сообщил своему маленькому попутчику. Так это оставлять было нельзя, и мы с Тихоном тут же придумали схему по изъятию нужных нам наименований — используя нехитрые приемы сугубо винной психологии.

Мы  гостили на той даче вахтовым методом, и мне на смену приехал еще один наш старинный наперсник, назовем его нелинейным продюсером. Он был из тех людей, которые вроде бы знают все обо всем, но неточно — носитель того типа сведений, который реализует себя исключительно в спорах и состязаниях. В том числе нелинейный продюсер, конечно, с максимальной свирепостью ориентировался в вине — точнее, как раз в его состязательных способностях. И вот они с Тихоном в первый же вечер отправились по нашему проторенному маршруту. Когда нелинейный продюсер, проведя тщательную экспертизу и сверившись с источниками, стащил с полки несколько позиций и уже раскрыл портмоне, выбирая способ оплаты, Тихон бросил перчатку: «А вы, Алексей Геннадьевич, мало теперь зарабатываете, да?». Виновед мгновенно заглотил блесну.

Сперва раздался крик, потом случился жест, далее последовала небольшая и в целом совершенно обоснованная лекция об успехах. Мальчик выслушал отповедь и, глядя в сторону, уточнил: «Да нет, я просто заметил, что вы берете вино со средней полки.»

«Да что же с того?!» — знаток решительно не находил себе места. Из портмоне даже выпала кредитка и чуть слышно ударилась о чистый пол — наш герой в этот момент тыкал Тихона носом в айфонное приложение, подтверждающее отточенность выбора.

«Да нет, все норм», — вздохнул ребенок. — Наверное, вы все делаете правильно. Но просто Максим всегда покупал вино вооон оттуда». И тут Тихон отрепетированным движением вскинул руку к потолку, приветствуя череду пойякских гран-крю классе и прочего комфорт-класса.

Стрела угодила точно в цель. Карточка была поднята и употреблена на оплату артефактов с заветной полки. Феноменологическая редукция дружественного кошелька благополучно осуществилась, и вечером мы выпили опять-таки уже не помню что, но оно того безусловно стоило.

По схожему поводу Аль Пачино в памятной роли черта ликовал: «Определенно, тщеславие — мой любимый из грехов!». Я же предпочту более скромный афоризм: «Удовольствие принадлежит полузнающим».

Вино — могущественная плутовская и до сих пор толком не изученная материя, которая в конце концов примиряет знатока и профана, сводя их в одной точке — в той, где человек становится смешным.